Hanuman's dance

• Мыловаренная опера (отрывок)
• Отродье
• Hirmulaul
• Терапевт (отрывок)

До перемены оставалось еще пятнадцать минут, когда Хийт, не найдя никого в учительской, пошел на звуки баяна, доносившиеся из актового зала. Войдя, Хийт тихо уселся в последнем ряду. Репетировали третьеклассники. Знакомая Хийту пионервожатая Фаина Ильясова управляла ходом действа, одновременно создавая звуковое его оформление с помощью желтого баяна.

Несмотря на юный возраст, Фаина успела заслужить уважение всей школы своими упорством и целеустремленностью. Когда все ее одноклассники подали документы в Университет с тем, чтобы, провалившись, осесть по традиции на химкомбинате, она держала экзамены в театральное училище и держала их из года в год уже четыре раза, не собираясь останавливаться. Фаина была талантлива – это признавали все ее родственники и знакомые, сожалея, потому что таланты ее не сулили ничего хорошего в ближайшем будущем. Она с ранних лет самоотверженно экспериментировала в поисках новых форм и путей, вовлекая всякий раз в свои предприятия все большие человеческие массы. В 1984 году, учась в то время в восьмом классе, Фаина задействовала пятьдесят человек, после чего девятый и десятый классы заканчивала в другой школе. По традиции восьмые классы готовили вечер к Празднику весны и здоровья (рамадан). Школьники подготовили песни, стихи, бальные и народные танцы, стенгазету и спектакль «Два полюса». По традиции же собрались и родители после укороченного на химкомбинате рабочего дня, чтобы, порадовавшись на подрастающую смену, усесться потом на войлоки вокруг начинавших уже побулькивать в каждом дворе казанов (рамадан). Зрители удивились, когда после мазурки в исполнении семиклассников Газиса Окуниева и Варвары Светлановой зазвучали аккорды Пятой симфонии Л. Бетховена, и погас свет. Так начинались «Два полюса». Персонажами одноактной трагедии были: 1) Мать, 2) Смерть, 3) Печень, 4) Отчим, 5) Алкоголь, 6) Сын Матери. Остальные сорок четыре человека в черных тренировочных костюмах стояли молчаливыми рядами по краям сцены со свечами в руках и согласованно покачивались по ходу спектакля. Через полчаса под звуки соответствующего произведения Ф. Шопена персонажи # 2 и # 5 исполнили торжествующий танец над останками персонажей ## 1, 4, 6, и занавес упал. Все это придумала, написала и поставила четырнадцатилетняя Фаина Ильясова сама. В зале молчали так, что артисты, только сейчас поняв, во что их вовлекли, испугались и убежали, а плачущие женщины из зрителей бросились вслед за своими детьми, чтобы спасти, оградить, уберечь... Закуривая, чтобы не смотреть друг на друга, отцы с деланным безразличием все-таки пошли к казанам на войлоки. «Кто ее родители?!» – кричала завуч на экстренно собранном педсовете... А супруги Ильясовы, будучи людьми образованными, уже третий год за хорошие деньги пытались научить тупых ливийцев добыть нефть для их родной Ливии и в Казань в обозримом будущем возвращаться не собирались, поручив Фаину бабке, которая души в ней не чаяла и школьными делами не интересовалась. На отсутствие цветов и аплодисментов Фаина не обратила внимания – ее, окрыленную успехом, уже переполняли планы новых постановок. Сияя, вышла она на школьное крыльцо, где поджидала ее Елизавета Ивановна, чтобы познакомиться с неординарным подростком. И познакомилась. И с тех пор не расставалась, аккуратно направляя ее энергию в наиболее безопасное русло авторитетной рукой опытного педагога, тем более что без посторонней помощи не видать бы Фаине аттестата о среднем образовании как своих ушей после истории о двух полюсах. Новая Фаинина школа на всю Казань, не без участия Елизаветы Ивановны Заззизазовой, славилась терпимостью, гуманитарностью, и был драмкружок. За два года Фаина успела много: сыграла Марию Стюарт, Синюю Птицу, Кармен, сама поставила «Дни Турбиных», «Превращение, или Смерть коммивояжера», «Севастопольские рассказы», «Косточку» профессиональных авторов и «Отродье» собственного сочинения. Про последнюю постановку была статья в «Казанском комсомольце», а следующую статью о школьном театре Ильясова написала для «Комсомольца» самостоятельно, и – напечатали! А потом – «Два полюса», немного адаптированные и уже не пьеса, а документальный очерк, занявший четыре подвала в двух номерах. Многие читатели откликнулись письмами, в которых истории в основном были сходные. Горздравотдел под руководством УВД издал брошюру «Жизнь без угара», открывавшуюся «Двумя полюсами». Но все равно Фаина больше мечтала о театре. А Елизавета Ивановна не уследила... В тот год как раз стало модно делать спектакли по пьесам современников, да так, чтобы обязательно был намек на возможность неоднозначного толкования материала. И вот наконец премьера в Казанском драматическом! Вампилов, «Старший сын» (новое прочтение), постановка Лазаря ЧерЕп-Черепахо. Впечатление неприятной неоднозначности нового прочтения спектакль действительно оставил. По ходу конфликта поколений, замысленного Вампиловым, на сцене вдруг появлялись молчаливые то Сталин, то Бухарин, а самый младший персонаж, отступая от авторского текста, агитировал отца и самозванцев, которых почему-то звали Яков и Василий, за трезвость, в то время как последние пили гораздо больше, чем предусмотрено пьесой. Никому не понравилась игра дебелой Анжелики Череп, которая очень громко кричала. А в конце перед закрытым занавесом Бухарин спел песню Гребенщикова, Сталин аккомпанировал ему на гитаре. Премьера вызвала слухи в народе и прессу. Билетами на «Сталина» спекулировали. Очередная «Советская Россия» вышла со статьей Антона Черехова «„Старший сын” отвечает за... вождя!». Антон ставил Лазаря в один ряд с Товстоноговым и призывал к серьезным разработкам «творческих залежей» на местах, на самом деле имея в виду необходимость скорейшего трудоустройства Лазаря в столице. «Казанский комсомолец» тоже писал о премьере в Казанском драматическом – Булгаков, «Багровый остров», малая сцена. В статье много говорилось о творческих находках молодежи в противовес конъюнктурной сиюминутности «новых прочтений», подобных недавнему Череп-Черепаховскому. Седовласый Лазарь в кругу соратников над статьей посмеялся, но фамилию автора – Ильясова – запомнил и, став ректором Казанского театрального училища, четырежды собственноручно вычеркивал потом упрямую Фаину из списков зачисленных на первый курс режиссерского факультета, что, впрочем, не мешало ей слушать лекции любимых преподавателей, пользуясь возможностью свободного посещения, а получаемые знания оттачивать на третьеклассниках, имея за это зарплату и свободное время для реализации более серьезных замыслов с привлечением знакомых и незнакомых профессионалов и любителей прогрессивного искусства. Авторитет ее рос...

начало

В степи вагон, бомбят пути, Вагону некуда идти, Бегут в овраг от эшелона Все обитатели вагона. Оставшись вдруг без ног и рук, Упал в воронку политрук. А сквозь прицел на развороте Фашист на бреющем полете За уцелевшими следил И пулеметом шевелил. Лишь командир из пистолета Его убить хотел за это – Красноармейцам не успели Патронов дать, на той неделе Их собирались им вручить, Чтобы стрелять потом учить. Фашистский изверг уцелел И, отбомбившись, полетел Заправить топливом бачок, Но по пути еще успел Сбить краснозвездный «ишачок». В степи нависла тишина, Как будто кончилась война... От двух полков остался взвод, Был август. Сорок первый год.

Перекличка. Искусно маневрируя под бомбами на неповрежденном отрезке пути, спас работягу «ОВ» машинист Игнатьев. Умело распоряжаясь уцелевшими бойцами, исправил поврежденные рельсы старшина Гоготадзе. Многих тяжелораненых спас фельдшер Клейский, своевременно наложив жгуты и шины. Не успел закончить проверку списочного состава писарь Студнев – наступившая ночь помешала ему.
Погрузка. Погрузились в уцелевшие вагоны и продолжили движение к месту назначения.
Дезертир. Челубей Самсонович Стоп во время бомбежки раскопал в овраге барсучью нору, залез в нее очень глубоко и потерял сознание от страха. Переклички не услышал. К отъезду на гудок «ОВ» не явился. Под вечер следующего дня от удушья пришел в себя.

В барсучий дом пришел мозгляк Спасения искать, Барсук ушел в другой овраг Себе нору копать. Мозгляк спасен, ему б пора Покинуть этот дом, Но стала вдруг тесна нора, И дышится с трудом, На воздух рвется дезертир, Безумием объят, Напрягся из последних сил, Но не пускает зад. «Я был худой, – подумал Стоп, – Откуда этот жир? Какой болезни злой микроб Меня преобразил?» Совсем зашелся Челубей И выбрался! Стоит Уродом тучным средь полей, Мундир по швам трещит. Двинул на восток урод, Никто Стопа не найдет!

Последний ужин. К ночи Дядя развел для летчиков три костра в разных углах поляны, а на четвертом в ямке под дубом пристроил котелок. Гитлеру служил Дядя. Насыпал перловки, двести граммов домашнего сала с чесноком и прожилками покрошил и кашу заправил. Посолил. Выпил четвертинку и стал закусывать горяченьким. Задремал, котелок уполовинив. Доел Челубей, случайно раздавив Дяде шею, когда бежал к котелку. Наевшись, обобрал труп и засунул в яму с водой.

В чаще леса близ линии фронта, В стороне от наезженных троп, Задавил мимоходом шпиона Дезертир Красной Армии Стоп. Не случится по Унтер ден Линден Дяде в новых погонах гулять, Променяв на баварское пиво Изможденную Родину-мать! Кропотливо работал предатель: Спер секретной брони образец, Щедро деньги на подкупы тратил, Ухудшал бронебойный свинец! Подчиняясь фашистскому плану, Заминировав танкозавод, Вышел гад на лесную поляну Ждать, когда прилетит самолет. Прилетел «Фокке Вульф», на поляну Повалили фашисты гурьбой, Образец погрузили и спьяну Челубея забрали с собой.

Гидростоп. В 3.45 утра Челубей, увеличиваясь, прополз между спящими фашистами к двери подышать. Выпал из самолета. Все увеличиваясь, планировал с восьмисотметровой высоты в Балтийское море. Во время приводнения остался жив. Прибило к Швеции. Обнаружен в беспамятстве рыбаками. Спасен.
Шведский стол. Челубей не работал. Моря боялся – раздувался, рвал сети. У Свенсонов и у Йоргенсонов не прижился, отселился в пустой каменный сарай. Кормился за счет деревни. Когда не хватало, крал. Потом крал всегда. Дети толстяка дразнили. Научил красть и их, пока родители в море. Однажды унес у фру Лундберг бутыль брусники на дрожжах. Детям понравилось. Нашли общий язык и договорились обтрясти ночью сад у Юхансона. Кроме яблок укатили жбан молодого сидра, унесли пироги с кухни и белье с веревки. Понравилось еще больше. Когда сидр кончился, плясали у костра на лугу, завернувшись в краденые простыни. Потом неделю сидели взаперти и без сладкого. Челубей в простыне бродил ночами по округе один. Случайно до смерти напугал бобыля Йенсена на ближайшем хуторе, а в его подвале нашел пиво и окорока. Назавтра друзей выпустили, что и отпраздновали в подвале у Йенсена. Случайно сожгли дом и труп. Деревенские списали пожар на молнию. Авторитет Челубея вырос. Но не простили рыбаки кражу можжевеловой водки у отца Юлиуса. Многих мальчиков от нее тошнило, а к маленькой Астрид приезжал доктор из города. Терпение викингов лопнуло было, и уже хотели звать к Челубею ленсмана, но отец Юлиус не велел. Челубея он обещал перевоспитать и приобщить к божественному, а для начала посадил в подвал колокольни, где и держал. Осенью, отъезжая в школу, дети приходили к зарешеченному окошку прощаться с теряющим былую жирность кумиром. Челубей молча таращился, завидовал. Когда пришла маленькая Астрид, он был уже в меру упитан. Она принесла ему мясные тефтели.

Тихий с виду старый сельский поп Обладает редкой силой духа. В подземелье вздрагивает Стоп От любого шороха и стука. Сельский поп, хоть тих и стар на вид, Вовсе не такой на самом деле, А на деле он – иезуит, Что не раз доказывал на деле. Стопа он литургике учил, Никогда на тупость не сердился, Скромно улыбаясь, просто бил, А закончив избивать, молился. Стоп решил – не выдержит, умрет, Думал так четыре года кряду, Все же постепенно смог урод Научиться отправлять обряды. Юлиус прекрасно дело знал, Стал заметно реже бить урода, К Рождеству подрясник заказал И в сочельник предъявил народу. Бывший разоритель погребов К вящей славе Господа старался, Чем растрогал сельских дураков. Юлиус в накладе не остался. Между тем иезуитский план Подразумевал другие цели, Челубей, как подставной болван, Пару раз использовался в деле... Как только союзник Ла-Манш перешел, Священник приказ Препозита нашел. В приказе одно только слово – «Пошел».

Не дошел. Ночью Челубей отнес в лодку чемоданы. На чемоданы сел Юлиус и велел грести прочь от шведского берега. Когда берег скрылся, прямо по курсу всплыла подлодка. Решив убить Челубея, Юлиус вынул парабеллум и открыл огонь. Уворачиваясь, Стоп резко накренил лодку и ударом весла перебил попу шейную артерию. Труп обобрал и выбросил в воду. На борт подлодки был принят с большой раной в спине. В сознание не приходил. В условленной точке Балтийского моря подлодку ждали знавшие пароль два эстонца. Подводная лодка всплыла. Невменяемого Челубея и чемоданы Юлиуса сдали им. Разошлись навеки: подлодка – к Препозиту, эстонцы – в Таллин. Занавес.

начало

HIRMULAUL - (эст.). Воинственная песнь. Например: «Я тебя своею песней Превращу в свиное рыло, В грязный хлев тебя заброшу, Утоплю тебя в навозе!» «Калевала». Песнь Йоукахайнена. (Карелия, 1973. С. 17).

Удивленные братья Прийт и Тойво Кыргема достают сетью Сампо со дна моря в 1090 году.

После бури на рассвете Вышли братья из землянки, Сели в лодку Прийт и Тойво, Старший Тойво сел к рулю. Младший Прийт голубоглазый Паруса поднял проворно, Старший Тойво бородатый Сделал знак вперед рукой. После бури в мутном море Ходит снулая салака, Среди бурых ламинарий Лещ костлявый промелькнет. Не нужна салака братьям – Правят челн туда, где глубже, Где в лазоревых потоках Семга жирная живет. – Эх, поесть бы пива с семгой! – Молвил Прийт, слюну глотая. Тойво молвил: «Хорошо бы!» И зубами заскрипел. Свой видавший виды невод Братья в море опустили И застыли в ожиданьи. И сказал тут Тойво Прийту: – Я тобою недоволен. В понедельник пил ты пиво И во вторник пиво пил ты, В среду пиво пил опять ты И на кантеле играл, Брата старшего позоря, Весь наш славный род Кыргема, Наших родственников Варме И Куулбергов – соседей. И в четверг ты не работал, А с беспутной Анне Туур Прохлаждался на болоте У деревни на виду. В пятницу с Сибулом дрался – Чуть живой домой вернулся, А сегодня уж суббота, Сеть же, что порвал ты жопой, Всю неделю без починки Провалялась на дворе! Юный Прийт голубоглазый Устыдился речи брата И, помедлив, отвечает: – Близок я к самоубийству, Оттого что год от года Мы питаемся салакой, Кислой клюквой заедая, – Наш несчастный род Кыргема, Наши родственники Варме И Куулберги – уроды. Ты ответь мне непредвзято, Бородатый брат мой Тойво, Отчего отец наш Андрус Умер в тридцать с небольшим? Ты скажи, не оттого ли, Что меж морем и болотом На бесплодных дюнах этих В протекающей землянке Непосильными трудами Он здоровье загубил? А тебе не страшно ль, Тойво, Что тебе всего лишь двадцать, А вчера ты ночью кашлял, Как пред смертью наш отец? Да и мне хоть восемнадцать, А как встал с утра сегодня, Так в груди меня кольнуло, Что подумал - вот и все... Для чего же мне работать? Лучше буду пиво пить я, Помогает мне забыться Можжевеловый дурман! После этих слов правдивых Тойво молча обнял Прийта С набежавшею слезою В клочковатой бороде. Надо ж было так случиться, Что хозяин неба Укко Между морем и болотом По делам своим летел И услышал речи Прийта! Тотчас челн остановился Над глубокой рыбьей ямой, Где лососям счета нет! Аккурат на этом месте Старый мудрый Вяйнемейнен, И веселый Лемминкайнен, И могучий Илмаринен С жадной Лоухи-старухой Дрались много лет назад. Здесь герои Калевалы С злобной Похъелы хозяйкой В образе страшенной птицы Долго сладить не могли. Отрубили хвост и крылья, Но своим последним когтем Ведьма Сампо ухватила, Что везли домой герои, Да в пучину уронила, И пошло оно на дно... Позабыли братья горе, Сеть со славною добычей Тянут, тянут два Кыргема – Сыновья Eestimaad! Очень много жирной семги В лодке братьев серебрится, Среди рыбьих спин широких Крышка пестрая блестит! Встало солнце над болотом, Вышли люди из землянок, Едут, едут два Кыргема, Сампо чудное везут! Мелет Сампо соль и деньги, Мелет жирную свинину, Мелет теплый хлеб душистый Сыновьям Eestimaad! На бесплодных дюнах этих Между морем и болотом Заложили два Кыргема Вольный город Калеван.

Эстонские волхвы отдают Сампо на бессрочное хранение спустя сто лет.

На холме Вышегородском За булыжными стенами В городище Тоомпеа Калеванские волхвы Собрались под вечер вместе За дубовыми столами Не на праздничное пиво, На серьезный разговор. Старый мудрый Айн Кыргема Так сказал: «Похоже, братья, Нам решать пора настала, Как мы будем дальше жить: Как свинья в хлеву навозном Или словно сокол в небе? Как тритоны на болоте Или словно вольный лось?» – Не хотим в хлеву навозном, Как тритоны на болоте! – Загалдели сразу хором Калеванские волхвы – Обстоятельный Куулберг, Представитель трубочистов, Справедливый Урмас Варме От кожевенного цеха И хромой Иван Пылдроо, Что из пришлых мужиков, Айн Кыргема продолжает: – Сотню лет нам служит Саипо, И покуда процветает Вольный город Калеван. Строим мы дома из камня И булыжные дороги, Строим прочные телеги И морские корабли, Но товар из Калевана Уж не пользуется спросом, Неохотно покупают Калеванский наш товар! Как вы помните, коллеги, На развитие торговли И промышленных ремесел Взял кредиты Калеван. Смело тратили мы средства – Думали, что прибыль будет, Но теперь пора настала Заплатить по векселям. Я вчера спустился в кассу И, все ящики проверив, Кроме пестрой крышки Саипо Не нашел там ничего. Густав Гуго ж ждать не хочет – Я вчера просил отсрочки – Он сказал, что Тамплиерам Все расписки передаст! Побледнел как смерть Куулберг, Справедливый вздрогнул Варме, А хромой Иван Пылдроо Стал чесаться и скулить: – Гуго хочет нашей смерти! Мы должны искать спасенья В Боге! Мне иезуиты Предлагали нам помочь. – Нет! – сказал Кыргема гневно.– До сих пор иезуиты Без корыстного расчета Никому не помогли! Густав честно предлагает Взять в уплату наше Сампо. Гуго опытный политик И прекрасный финансист. Обещает Густав Гуго Навести в делах порядок, К европейскому стандарту Подтянуть Eestimaad! Голосуем за отдачу. Воздержался лишь Пылдроо. Так отдали Сампо Гуго Калеванские волхвы.

Гуго спасает Сампо от датских завоевателей, проникших в Калеван с помощью изменника Пылдроо в 1219 году,

Как приблудный пес бездомный, До добра чужого жадный, Герлуф, датский предводитель, Со своею сворой вышел К Вышеградскому холму. Калеван неколебимо, Как утес в Балтийском море, Датской сволочи наскоки Аккуратно отражал. Только знает жадный Герлуф, Что откроются ворота, Что в любом здоровом стаде Есть паршивая овца. На потери невзирая, Не снимает он осаду, Потому что за измену Много денег посулил! Вот идет Степан Пылдроо, Подбирается к воротам, Открывает, и датчане В город хлынули, как крысы, Жадный Герлуф впереди! Вот, изменником ведомый, Меч воткнул он в грудь Кыргема, Варме на врага рванулся – В спину нож Степан вонзил. Дольше всех Куулберг дрался, Но и он пронзен стрелой... Разгораются пожары, Разъярился кровью Герлуф, Нож приставил потрошильный Он Пылдроо к животу; – Говори, предатель подлый, Где хранится в Калеване Сампо! Сампо с пестрой крышкой, Что дороже всех сокровищ? А Пылдроо рад стараться – Датских крон мешок немалый Он на поясе поправил И, ответив: «Мы покажем!», К дому Гуго их привел: – Здесь, дороже всех сокровищ, Сампо пестрое хранится, Здесь его банкиры Гуго Пуще глаза берегут. Заходите и берите! Герлуф тотчас в дом ворвался, А по дому только ветер Носит перья и золу... Между тем семейство Гуго, Случай сей давно предвидя, Загодя подземным ходом Дом покинуло родной. Людвиг Гуго, старший в доме, Тайный лаз землей присыпал – Не найти его датчанам И Пылдроо не найти! – Ты шутить со мною вздумал?! Рявкнул Герлуф на Степана И ножом своим огромным Жизнь изменника пресек. Звякнув, кроны покатились... Герлуф их собрал в мешочек. Людвиг Гуго спрятал Сампо И уплыл на корабле!

начало

Томас повел Илзу через автоматические стеклянные двери к машине. Они спускались по широким бетонным ступеням с крыльца, а навстречу им поднимался служащий Клиники в зеленой униформе с плетеной корзиной в правой руке. Ростом он был пять футов девять дюймов, выглядел молодо, сильно моложе своего возраста, что достигается многочасовыми тренировками в тренажерном зале. Он был опытный служащий и настоящий профессионал. Мгновенно оценив ситуацию, он понял, что второй попытки у него не будет. Тогда он переложил корзину из правой руки в левую и слегка изменил направление своего движения – так, чтобы в тот момент, когда женщина поравняется с ним, она находилась бы с той же стороны, что и корзина. Действия мужчины он контролировал краем глаза, но сейчас все его внимание было приковано к женщине. Он знал, что люди, оценивая вероятное направление движения других людей, подсознательно следят на самом деле только за движением головы. Этим часто пользуются боксеры, обманывая неопытного противника. Опытный боксер следит не за головой, а за ногами. Поэтому, приближаясь к женщине, он все круче поворачивал голову влево, создавая впечатление, что намеревается обойти ее с правой стороны, на самом деле не меняя направления- Через мгновение он с удовлетворением увидел, что женщина, продолжая что-то говорить своему спутнику, начала постепенно смещаться влево. Столкновение стало неизбежно, но женщина до последнего момента должна думать, что они благополучно разминутся. Тогда виноватой в столкновении она будет считать себя. Чего служащий и добивался.

Илза не успела заметить, как служащий с корзиной, находившийся все время в отдалении, вдруг очутился прямо перед ней. Чтобы не столкнуться с ним, она резко шагнула вправо – туда, где уже находилась заранее приготовленная корзина. В нужный момент служащий расслабил пальцы левой руки, и от легкого толчка Илзы корзина выпала, покатилась вниз по ступеням, и сморчки, находившиеся в ней, рассыпались. Женщина остановилась. Служащий тоже. Их взгляды встретились. Первый этап операции был завершен.

Развитие второго этапа началось с отклонениями от первоначального плана. Мужчина – спутник женщины, находившийся в течение полутора секунд после столкновения без всякого контроля, сделал шаг в сторону женщины, переступая при этом вместо одной сразу через две ступени, и оказался на одну ступень ниже служащего – на том уровне, откуда начиналась площадь, занятая рассыпавшимися сморчками, и, каблуком правого ботинка раздавив сразу два или три из них, начал падать спиной на ступени. Служащий, вернувшись к контролю за действиями мужчины, увидел, что тот ведет себя профессионально, защищая в падении позвоночник локтями и ягодицами. Отметив для себя на будущее непредусмотренный планом операции профессионализм мужчины, служащий отметил также и его недостаточность. Сам служащий на месте мужчины не стал бы использовать локти на бетонных поверхностях ступеней, а действовал бы только ягодицами и, может быть, ладонями. Крик мужчины, коснувшегося наконец ступеней, подтвердил правоту суждений служащего. Дальнейшее развитие событий зависело от тяжести полученных мужчиной повреждений, и служащий сосредоточился для их мгновенного анализа. Переломы позвоночника, таза или плеча сделали бы его задачу тривиальной. Мужчина, изолированный в Клинике для получения медицинской помощи и частично обездвиженный, не смог бы более влиять на развитие ситуации, и поведение женщины, после соответствующего внушения, становилось бы абсолютно подконтрольным. Повреждений мужчина, однако, не получил, что заставило служащего пересмотреть оценку его профессионализма, в первую очередь – физической подготовки, основанной на методах другой, неизвестной служащему школы. Вместо того чтобы сгруппироваться и, коснувшись ягодицами ступеней, погасить энергию удара откатом в сторону или, если позволит высота, совершить «кошачий» поворот с приземлением на ступни и ладони, мужчина, перед тем как коснуться ступеней локтями, вдруг начал распрямлять руки и принял удар о ступени не локтями, а целиком предплечьями, от локтей до сжатых кулаков. Далее, гася энергию падения, в дело вступили мощные мышцы, окружающие плечевые суставы. Силой трицепсов мужчина создал дополнительный вращающий момент, опрокидывающий его через голову назад, и тут же компенсировал его, прогнувшись в бедрах и согнув ноги в коленях до предела. Эта ситуация означала для мужчины экстремальное напряжение, и крик, который служащий поначалу воспринял как крик боли, необходим был мужчине, чтобы это напряжение преодолеть, максимально концентрируя его внутреннюю энергию. Продолжая кричать, мужчина оттолкнулся предплечьями, все более прогибая бедра и позвоночник, и в тот момент, когда его руки оторвались от ступеней, а голова и грудь начали подниматься вверх, заведенные под ягодицы ступни наконец-то коснулись лестницы. Теперь мужчина являл собой пружину, вся энергия которой находилась в трехглавых мышцах. Обе мышцы одновременно сжались, распрямляя ноги мужчины в коленях и придавая телу движение вперед, что в данной ситуации означало бы вниз по лестнице, но, дойдя до вертикального положения, мужчина прыгнул и сделал сальто, израсходовав тем самым энергию поступательного движения на вращение в воздухе. Приземлился он на нижней ступени лестницы и, зафиксировавшись, развернулся лицом к женщине и служащему, которые теперь находились значительно выше него. Служащий же, закончив анализ, пришел к выводу, что мужчина скорее всего получил европейскую, а точнее – испанскую подготовку, так как действовал весьма эффективно, но и эффектно вместе с тем, полностью выдавая самое наличие такой подготовки, чего никогда не сделал бы профессионал уровня служащего.